Инновационные итоги 2019 года
Минувший год завершил целый этап в строительстве национальной инновационной системы. Основным содержанием этого этапа было создание разнообразных инфраструктур и инструментов, стимулирующих развитие инноваций. Эта идеологема была заложена в базовом документе, определившим характер этого этапа, — в стратегии «Инновационная Россия», принятой в 2011 году. Создавались (и еще будут создаваться) технопарки и технодолины, ОЭЗ и кластеры, агентства и фонды, венчурные фонды и акселераторы, образовательные и консалтинговые программы. Были подготовлены методики развития инновационной деятельности в крупных компаниях (прежде всего с госучастием). И много чего еще было сделано нужного и полезного для поддержки инновационной активности. Предполагалось, что разнообразные команды разработчиков, стартапы и просто инновационно активные компании вне зависимости от тематики развиваемых ими инноваций будут обращаться со своими проектами к этой инфраструктуре, получать необходимую поддержку, а затем реализовывать свои разработки на свободном конкурентном рынке.
Инновационная политика замещается технологической
Эта активность в разных формах начала давать результаты: возникали проекты, создавались стартапы, целый ряд компаний сумели создать вполне успешный бизнес на основе оригинальных разработок. Однако все это происходило явно не в тех масштабах, чтобы стать экономически значимым фактором развития страны, изменить структуру экономики и обеспечить технологический прорыв. Возможно, для появления эффектов необходимого масштаба авторам стратегии просто не хватило времени и терпения, а возможно, этот подход стал вступать в противоречие с изменившимся общим социально-экономическим вектором развития страны. Во всяком случае, ключевые показатели результативности стратегии «Инновационная Россия» не достигнуты.
Но дело даже не в срыве формальных показателей — сама идеология ставки на инновации как важный фактор экономического роста оказалась обесцененной в глазах политического истеблишмента. Инновации как политически важная тема все реже упоминаются в речах политического руководства страны и регионов. Все меньше возникает инициатив в этом поле. Одной из последних попыток запустить масштабный проект в этом идеологическом дискурсе была программа «Технологическое лидерство», родившаяся летом 2018 года в профильном департаменте Минэкономразвития России, но и она не нашла поддержки в правительстве, и тихо умерла в начале 2019-го. Собственно, с этого фиаско и стартовал прошедший год.
Дело даже не в срыве формальных показателей — сама идеология ставки на инновации как важный фактор экономического роста оказалась обесцененной в глазах политического истеблишмента.
Параллельно, еще с середины 2018-го, начал набирать силу другой тренд. Речь идет об инициативах в области цифровизации и развития сквозных технологий. Выполняя майский указ президента о национальных целях и стратегических задачах развития Российской Федерации, были определены основные направления развития сквозных цифровых технологий (сначала их было девять, потом стало семь). В марте прошлого года в рамках федерального проекта «Цифровые технологии» были объявлены конкурсы на написание по каждому из этих направлений дорожных карт. В июле подвели итоги, и выяснилось, что Сбербанк стал ответственным за искусственный интеллект, «Ростех» — за квантовые сенсоры, блокчейн и интернет вещей, «Ростелеком» и «Ростех» — за беспроводные технологии связи (5G), «Росатом» — за квантовые вычисления, а РЖД — за квантовые коммуникации.
Фактически возникло то, что можно назвать попыткой сформулировать «технологическую политику с российской спецификой». Пусть сегодня она сосредоточена только на теме цифровых технологий, но лиха беда начало. Несколько лет назад в государственном политическом лексиконе вообще отсутствовали понятия технологической и промышленной политики, которые определяли бы, какие технологии и отрасли мы развиваем, каким способом, что хотим получить на выходе и т. д. Уже сейчас эксперты признают, что формирование подходов к реализации нацпроекта «Цифровые технологии» сильно отличает его от других нацпроектов с точки зрения оригинальности, гибкости подходов и готовности их трансформировать по мере накопления понимания происходящих процессов. Отработав реализацию таких политик на примере «цифры», в последующем можно будет задуматься и о технологической политике в других секторах и на других направлениях.
Интересно, что, наверное, впервые за долгие годы (не считая кратковременного всплеска интереса к нанотехнологиям десять лет назад) президент страны заявил, что именно технологические решения могут стать основой дальнейшего развития страны. Причем не только для повышения темпов экономического роста, но и для реформирования всей системы управления государством: «Необходимо в самые сжатые сроки обеспечить трансформацию системы государственного управления на основе цифровых технологий, таким образом кардинально повысить эффективность всех уровней управления, скорость и качество принятия решений», — заявил Владимир Путин на Петербургском международном экономическом форуме. Президент также назвал (и повторил этот тезис несколько раз в разных аудиториях) овладение искусственным интеллектом главным средством обретения глобальной гегемонии в будущем. С учетом большого значения, которое президент всегда придает вопросам геополитики, можно говорить об особой важности, которое тема развития перспективных технологий приобрела в глазах главы государства за прошедший год.
Уже сейчас эксперты признают, что формирование подходов к реализации нацпроекта «Цифровые технологии» сильно отличает его от других нацпроектов с точки зрения оригинальности, гибкости подходов и готовности их трансформировать по мере накопления понимания происходящих процессов.
В каком-то смысле попытка реализовать инновационную политику прежде, чем были сформированы технологическая и промышленная, была изначально не слишком основательной и обреченной на локальность результатов. В результате и строилась она исходя из довольно умозрительных представлений о том, что нужно сделать, о том, как это сделано в других странах, а не из реальных потребностей национальной экономики и промышленности. Поэтому сегодня не стоит оплакивать фактическое завершение «инновационной политики» как объекта управления — мы к ней обязательно вернемся через несколько лет, пройдя все промежуточные стадии и лучше понимая, что и как в ней необходимо отразить. В этом смысле весьма показательна произошедшая в 2019 году реорганизация штаба инновационной политики в Минэкономразвития России: оттуда не только ушла значительная часть команды, олицетворявшей предыдущий этап развития инновационной системы, — в числе приоритетных направлений деятельности министерства теперь значатся не «инновации», а «технологическое развитие».
Остается, правда, вопрос о правильности выбора приоритетов технологического развития, которые сегодня связаны исключительно с темой цифровизации. Дело в том, что происходящая сегодня цифровизация связана преимущественно с диффузией базовых технологий предыдущей технологической волны (информационных) в реальный сектор, а не с появлением принципиально новых технологических решений. Кроме того, невозможно осуществить чаемый прорыв только на базе цифровых технологий, без соответствующего развития технологий, связанных с материалами, энергией, биотехнологий и еще многого. Поэтому при осуществлении новой инновационно-технологической политики стоило бы задуматься о расширении направлений ее реализации.
Ставка на крупный бизнес
Вторым крайне важным изменением в строительстве инновационной системы России, четко обозначенным в 2019 году, стала ставка политического руководства страны в реализации формируемой технологической политики на крупные, прежде всего контролируемые государством, корпорации. Они становятся основой, центром координации активности всех других игроков. Об этом Владимир Путин заявил в своем выступлении на ПМЭФ в июне 2019 года: «Предлагаю нашим компаниям с государственным участием, а также ведущим российским частным компаниям стать главными партнерами государства в развитии сквозных научно-технологических направлений: это, как я уже говорил, искусственный интеллект и другие цифровые технологии».
Как уже было сказано, в начале года было решено передать подготовку дорожных карт по развитию сквозных технологий от Министерства цифрового развития крупнейшим госкомпаниям. Особенно четко новая конфигурация создаваемой инновационной системы была артикулирована в конце года в рамках Недели глобального технологического лидерства в Сочи, где прошли стресс-тесты по этим дорожным картам. Судя по всему, эта система будет выглядеть следующим образом. Госкорпорации, отвечающие за выделенное им государством технологическое направление, становятся координаторами активности всех остальных игроков, готовых участвовать в его развитии (институты развития, компании, университеты, НИИ, отдельные граждане). Каждая госкорпорация создаст для этого центр компетенций, который и будет отвечать за развитие технологической инициативы. Описывается вся эта система, объединяющая участников развития конкретного технологического направления, красивым модным термином «экосистема».
Остается вопрос о правильности выбора приоритетов технологического развития, которые сегодня связаны исключительно с темой цифровизации.
Довольно четко описал функционирование такой системы директор «Ростеха» по особым поручениям Василий Бровко в интервью «Коммерсанту». По его словам, в рамках этой экосистемы госкорпорации, во-первых, будут выступать в качестве ключевого потребителя созданных продуктов («обеспечивает создание рынка для конкретной технологии»). Насколько соответствие создаваемых продуктов требованиям этого ключевого потребителя будет обеспечивать конкурентоспособность при выходе на мировой рынок — вопрос открытый. Во-вторых, они станут инвесторами в капитал компаний, разработавших важный для развития всего направления продукт («покупать компании внутри экосистемы, если считает это необходимым для развития технологии»). Действительно, любую экосистему можно назвать пищевой пирамидой, на вершине которой всегда находится самый сильный «хищник», получающий лучшую часть добычи. Наконец, в-третьих, госкорпорации будут «кооперироваться с кем-то из больших международных разработчиков технологии». Как это может выглядеть, наши госкорпорации уже сегодня демонстрируют на примере маршрутизаторов для сетей связи, которые они поначалу массово закупали у Huawei, а теперь налаживают СП с минимальным уровнем локализации — в ущерб российским производителям, имеющим вполне конкурентоспособные решения. На подходе аналогичные формы международной кооперации для 5G.
Нельзя сказать, что происходящие в системе инновационно-технологического развития процессы вызывают у всех наблюдателей однозначно положительные эмоции. Так, глава фонда «Сколково» Аркадий Дворкович (один из идеологов инновационной системы предыдущего поколения) заявил, что нынешняя модель поддержки с «ориентацией на наши монополии — это абсолютно тупиковый путь». «Технологическое лидерство — это не про самую красивую песочницу, а про мировой рынок», — пояснил он.
Вице-премьер Максим Акимов тоже выразил обеспокоенность складывающейся системой, заявив, что госкомпании, подписавшие соглашения о развитии отдельных сквозных технологий, не должны скупать на рынке «все, что шевелится», так как их основная задача — создание экосистем, в которых могут выживать частные инициативы. «Мы будем следить за тем, чтобы роль лидера была сосредоточена на создании диверсифицированной и ориентированной на поддержку разнообразия экосистемы, а не на монополизацию технологической повестки», — пояснил Акимов. Вице-премьер также сообщил, что в рамках пятого антимонопольного пакета рассматривается ограничение крупных компаний в возможности поглощать технологические стартапы.
Нельзя сказать, что происходящие в системе инновационно-технологического развития процессы вызывают у всех наблюдателей однозначно положительные эмоции. Так, глава фонда «Сколково» Аркадий Дворкович заявил, что нынешняя модель поддержки с «ориентацией на наши монополии — это абсолютно тупиковый путь»
Минувший год как раз дал несколько серьезных поводов задуматься о рисках в ставке на госкорпорации как мотор инновационного развития. Так, несколько частных высокотехнологических компаний с потенциально неплохими перспективами развития усилиями государства (в том числе госкорпораций) были поставлены в настолько сложные финансово-хозяйственные условия, что оказались на грани банкротства или исчезновения. Речь идет о таких компаниях, как «Ангстрем», «Т-Платформы», «Стан», «Интерскол». Не будем вдаваться в детали того, как и почему эти компании оказались на грани разорения (интересующиеся без труда найдут информацию в открытых источниках), но факт: в результате контроль над этими ранее частными компаниями переходит к государству. Нет оснований думать, что такой переход прибавит им динамки развития и увеличит вероятность превращения в глобальных технологических лидеров. В связи с этим как нельзя актуальным становится появление в самом конце 2019 года позиции общественного омбудсмена в сфере защиты прав высокотехнологических компаний-лидеров. Возможно, ему удастся создать необходимый баланс между интересами госкорпораций и частного технологического бизнеса.
Однако, несмотря на все минусы и недостатки складывающейся новой инновационной системы и необходимость принятия мер по их минимизации, надо признать, что в целом она становится гораздо более адекватной общей хозяйственной системе страны. В которой уже довольно долго нарастают процессы концентрации экономической мощи в относительно небольшом числе крупных корпораций, значительная часть которых в той или иной форме контролируется государством. Было бы по меньшей мере странно продолжать строить модель инновационной системы, основанную на либеральных принципах, в то время как в экономике страны идет усиление концентрации капитала, растет роль государства, сокращается пространство свободной конкуренции. Можно быть недовольным этими тенденциями, но не учитывать их нельзя, как и нельзя допускать рассогласованности в подходах к строительству экономической и инновационной систем.
Средне-крупный бизнес в неопределенности
Прошлый год дал еще один повод задуматься о роли и месте бизнеса разного масштаба в российской экономике. Как показали данные самых разных рейтингов крупнейших компаний («РБК-500», «Эксперт-400», «Форбс-200»), средние темпы роста выручки этих компаний по итогам 2018 года составили около 20%. И такими темпами растут не только сырьевики, но и машиностроители. Нельзя не признать, что это очень хорошая динамика для в целом стагнирующей отечественной экономики. Сегодня такими темпами роста не любой стартап может похвастаться. Наши крупные компании (как частные, так и с госконтролем) демонстрируют и очень неплохую прибыльность, а следовательно, и эффективность своей деятельности. Неудивительно, что руководство страны собирается и дальше делать на них ставку.
Было бы по меньшей мере странно продолжать строить модель инновационной системы, основанную на либеральных принципах, в то время как в экономике страны идет усиление концентрации капитала, растет роль государства, сокращается пространство свободной конкуренции.
Возникает вопрос: если крупнейшие компании (обеспечивающие в России значительную часть ВВП) показывают такую высокую динамику, то какие же сектора тянут нашу экономику назад, не дают ей показать рост выше полутора-двух процентов? Остается предположить, что это многострадальные субъекты МСП, а также «серая» для наших экономических властей зона бизнеса между МСП и крупнейшими корпорациями. С МСП, судя по имеющимся данным, действительно не все в порядке: число организаций, относящихся к этой категории, по данным ФНС, с октября 2018-го по октябрь 2019 года сократилось на 116 тыс., а число занятых — на 600 тыс. человек. Не случайно развитию МСП оказался посвящен целый нацпроект. Однако за тем, что происходит в этом слое бизнеса, правительство внимательно следит и пытается что-то предпринять: за МСП отвечает сразу несколько структур (Корпорация МСП, департамент Минэкономразвития, региональные агентства). Крупнейшие корпорации тоже никогда не были обделены вниманием и всегда были «на локаторах» и профильных министерств, и уж тем более региональных властей.
А вот средне-крупный бизнес оказался вне зоны интересов власти, науки и общества. Притом что этот слой бизнеса — довольно обширная категория компаний с годовой выручкой от двух миллиардов примерно до 20 миллиардов рублей и числом занятых свыше 250 человек. По данным СПАРК, таких предприятий в России на начало 2019 года насчитывалось порядка девяти-десяти тысяч. Однако мало кто толком знает и понимает, что происходит в этой зоне.
Вместе с тем наблюдения показывают, что этот слой крайне неоднороден. С одной стороны, тут присутствуют приватизированные «старосоветские» предприятия, многие из которых до сих пор встроены в давно сложившиеся цепочки производственной кооперации и имеют важное социальное значение для местных экономик. Их поддерживают и местные власти, и региональные банки, и привыкшие к их продукции крупные компании. Однако эффективность таких предприятий крайне низка: преимущественно они значимы для экономики только как источник рабочих мест для местного населения. При этом рабочих мест малооплачиваемых, с низкими требованиями к квалификации и трудовой дисциплине. По отношению к ним вполне можно использовать ныне модный за рубежом термин «компании-зомби» с поправкой на специфику нашей экономики. Сегодня они являются источником низких темпов роста ВВП, а в будущем, в случае серьезного кризиса, станут тем слабым звеном, откуда может возникнуть риск разрушения нашего хозяйственного комплекса.
Средне-крупный бизнес оказался вне зоны интересов власти, науки и общества. Притом что этот слой бизнеса — довольно обширная категория компаний с годовой выручкой от двух миллиардов примерно до 20 миллиардов рублей и числом занятых свыше 250 человек. По данным СПАРК, таких предприятий в России на начало 2019 года насчитывалось порядка девяти-десяти тысяч.
С другой стороны, в этом сегменте присутствуют быстрорастущие компании, прошедшие за последние 25–30 лет путь от небольших предприятий до серьезного бизнеса с энергичным собственником и эффективной системой управления. Мы уже не один год наблюдаем за этими компаниями с помощью инструментария рейтинга «ТехУспех» и можем утверждать, что по своей эффективности, оснащенности современным оборудованием и значению для развития экономики они вполне могут состязаться с нашими крупнейшими корпорациями. У большинства из них быстрый рост основан не на доступе к приватизированным советским активам, а на предпринимательской инициативе их руководителей и собственников. Какая-то, и довольно значительная, их часть ведет активную инновационную деятельность, разрабатывает и развивает собственные оригинальные технологии и продукты. Оценки говорят, что таких компаний в России может насчитываться около полутора-двух тысяч.
Если говорить о перспективах на горизонте десяти-пятнадцати лет, именно такие компании, а вовсе не нынешние крупнейшие компании России, могут стать источником экономического роста внутри страны и глобальной конкурентоспособности на мировом рынке. Расчеты показывают, что быстрорастущие технологические компании среднего размера («техногазели») не только вырастут сами, но и обеспечат рост других связанных с ними компаний. Мультипликативный эффект от их деятельности составляет 1,92, то есть на каждый рубль прироста добавленной стоимости у «техногазелей» обеспечивается 92 копейки прироста в прямо или косвенно связанных с ними секторах. Причем в наибольшей степени этот рост затронет технологически сложные сектора, такие как производство транспортных средств, компьютеров и электронной техники, машин и оборудования.
В любом случае средне-крупные компании — как проблемные, так и растущие, — сегодня становятся одновременно и зоной риска, и зоной возможного будущего роста. И оставлять их вне зоны внимания властей, политиков и большинства аналитиков-исследователей как минимум недальновидно. Необходимо как можно быстрее наладить систему регулярного наблюдения и анализа ситуации в средне-крупном бизнесе и выработки соответствующих инструментов для осуществления экономической политики в отношении этого слоя бизнеса.
Примером подобной работы был приоритетный проект Минэкономразвития «Национальные чемпионы», завершающийся в этом году. Было бы правильно оценить наработанный в ходе его реализации опыт и провести реинкарнацию этого проекта, подняв с уровня ведомственного до уровня правительственного.
В отношении «отстающих» компаний пока в качестве самого разумного инструмента можно назвать программы в рамках нацпроекта «Производительность труда и поддержка занятости», помогающие таким компаниям провести модернизацию оборудования и лучше наладить производственные процессы и систему управления. Кстати, эта программа в 2017–2018 годах осуществлялась только в нескольких пилотных регионах, а полноценно начала разворачиваться по всей России тоже в 2019 году. Однако для достижения системного эффекта и охвата значительного числа компаний ей потребуется время и подкрепление более существенными финансовыми инструментами, чем те, что имеются сегодня.
В отношении же компаний-лидеров пока нет никакой четкой позиции власти. В то же время очевидно, что они требуют особого к себе подхода. Тут нужно не столько увеличивать охват участников, сколько перестроить государственную поддержку в направлении точечной индивидуальной работы. Примером подобной работы был приоритетный проект Минэкономразвития «Национальные чемпионы», тоже завершающийся в этом году. Было бы правильно оценить наработанный в ходе его реализации опыт и провести «реинкарнацию» этого проекта, подняв с уровня ведомственного до уровня правительственного.